Фашисты [litres] - Кирилл Викторович Рябов

– А гонорар тебе полагается? – спросила мама.

– Наверное.

– Ты не спросила?

– Я немного растерялась. Когда он подошёл, я испугалась, даже газовый баллончик приготовила.

– Кстати! – сказала мама. – Если всё-таки пойдёшь на эти пробы, баллончик держи при себе. Мало ли что.

– Обязательно!

– И про деньги спроси. А вдруг хорошо заплатят?

– Конечно, спрошу.

Они ещё немного поболтали. Вернее, говорила в основном мама. Она пожаловалась на чирей, рассказала про знакомую, заболевшую раком, назвала Гордона марамоем, а губернатора города старым маразматиком. Наташа сидела у окна, смотрела на улицу, слушала и время от времени повторяла:

– Ага. Ага. Ага. Ага.

Наконец, мама попрощалась.

Суп потихоньку выкипал. Наташа погасила огонь, налила в две тарелки, подождала, пока он немного остынет, и привела Ирочку.

– Мама, а когда мы будем в кино сниматься? – спросила дочь.

– Завтра всё узнаем, – сказала Наташа.

– А папе расскажешь?

– Посмотрим. Ешь.

– А можно я ему позвоню и расскажу?

– Давай мы сначала снимемся, а потом, когда уже фильм будет готов, ты ему расскажешь, сделаешь сюрприз. Договорились?

– Папа узнает, что мы в кино снимались, и сразу захочет вернуться, – заключила Ирочка.

Наташа промолчала.

Утром они пришли на «Ленфильм». С погодой не повезло, моросил холодный октябрьский дождик. Ирочка капризничала. Наташа плохо себя чувствовала. Она нервничала и толком не спала ночью. Задремать удалось лишь под утро. Почти сразу зазвонил будильник. Встала с тяжёлой, неповоротливой головой. Возник соблазн никуда не идти. Но не хотелось расстраивать Ирочку. Дочь весь вечер говорила о съёмках.

В прохладном вестибюле «Ленфильма» толпился народ. Десяток обветшалых старух и несколько стариков, похожих на алкашей. Наташе показалось, что все на неё смотрят. Смутившись, она вывела Ирочку на улицу и набрала номер Кузина. Из трубки раздался протяжный женский стон. И тут же заиграло что-то скрежещущее, видимо, какой-то хеви-метал. Или как он там называется? Наташа в этом не разбиралась.

– Слушаю вас, – ответил усталый мужской голос.

– Валерий Александрович? – спросила Наташа. От волнения её голос слегка взвизгнул.

– Кто это?

– Наталья Попова. Вы вчера нас пригласили на пробы в кино. Помните, в парке? Мы с Ирочкой приехали.

– А, ну здорово, – сказал Кузин. – Вы внизу?

– Мы на улице стоим.

– Заходите внутрь.

И отключился.

– Мама, кому ты звонила? – спросила Ирочка.

– Режиссёру, – ответила Наташа.

– А что он сказал?

– Сказал зайти.

Они вернулись в вестибюль. К ним тут же подошла старуха с опухшим лицом, наклонилась к Ирочке и начала сюсюкать:

– А кьто тють у няс? Кьто? А как няс завуть?

Наташе стало противно. Ирочке, кажется, тоже. От старухи пахло пылью, паутиной и, возможно, могилой. Она достала из кармана конфету и чуть ли не силой запихала Ирочке в руку.

– Утю-тю-тю-тю. Какая миленькая, какая розовенькая.

– Простите, – сказала Наташа. – А вы тоже на пробы?

Старуха выпрямилась.

– Куда? – спросила она.

Из длинного коридора вышла полная женщина лет пятидесяти, стриженная под машинку.

– Так-так, – сказала она басом. – Все в сборе? Идёмте переодеваться.

Народ потянулся в коридор. Наташа стояла на месте. Заметила, что Ирочка разворачивает конфету, отобрала и сунула в карман. Дочь выпятила нижнюю губу и прослезилась.

– Это плохая конфета, – сказала Наташа. – Её нельзя кушать.

– Почему?

– Бабушка носила её в попе.

Ирочка сморщилась и высунула язык.

– Я тебе куплю хорошую конфету.

– Мамочка, а можно мне «Баунти»? Я так её люблю.

Женщина, стриженная под машинку, подошла к ним.

– Вы на съёмки «Фашистов» пришли?

– А я даже не знаю, – ответила Наташа, зачем-то достала телефон и зажгла экран, будто там была подсказка. – Нас пригласил Валерий Александрович Кузин.

– Идёмте переодеваться.

– А Кузин?

– Я за него, – сказала женщина.

– А что сейчас будет? Пробы? – спросила Наташа, шагая за женщиной.

– Зачем пробы? Сейчас переоденетесь и поедете на съёмки.

– Так сразу? А текст? Я не знаю, что говорить. И не репетировала.

– Ничего страшного, – сказала женщина насмешливо. – Тебя как зовут?

Она наклонилась к Ирочке.

– Иришенька солнышко, – ответила та важно.

– Ишь ты!

– А вас? – спросила Ирочка.

– Галина Антоновна, – произнесла женщина медленно и громко.

– А я думала, будут пробы, – продолжала Наташа.

– Да чего время тратить.

Они поднялись на второй этаж и зашли в костюмерную. Большое помещение было заставлено вешалками. Вестибюльные старики получали одежду для съёмок и уходили за ширмы.

– Наталья! – крикнула Галина Антоновна.

– Что? – дёрнулась Наташа.

– Это я не вам.

Пришла девушка лет двадцати с усталым лицом.

«Она тоже Наташа, – подумала Наташа. – Как я».

– У нас тут мать-героиня, – сказала Галина Антоновна. – Переодень.

– Сделаем.

Наталья привела Наташу с Ирочкой в закуток. Забрала паспорт и принесла одежду: старое платье, телогрейку и бомжеватого вида ботинки. Ирочке досталось чуть более симпатичное платьице и сандалики.

– Переодевайтесь, – сказала Наталья, закрыв закуток шторкой.

– А нижнее бельё оставлять? – спросила Наташа.

– Ну, это уж как хотите.

Сначала она переодела Ирочку, потом переоделась сама. Нижнее бельё оставила. Ботинки оказались твёрдые, как дерево, и очень узкие. Наташа с трудом втиснула в них ноги.

– А нет ли у вас другой обуви?

– Эти самого большого размера, – ответила Наталья, разглядывая Наташины лодыжки.

Наташа смутилась и попыталась их втянуть.

– Мама, мне холодно, – сообщила Ирочка.

В этом дешёвом сером платьице дочь выглядела жалко, как ощипанный цыплёнок. У Наташи сжалось сердце.

– Да вы пока курточку наденьте, на съёмках снимете, – сказала Наталья.

– А вы не знаете, долго будут снимать?

– Сегодня снимают короткую сценку, быстро справитесь.

«Значит, и роль будет малюсенькая», – подумала Наташа печально.

Они вернулись в вестибюль. Там уже собрался переодетый народ. В старых платьях, сарафанах, телогрейках, широких штанах и пиджаках они выглядели как оборванцы. Ирочка тихонько заскулила.

– Что ты? – спросила Наташа.

– Мне жалко их, – сказала дочь.

– Почему тебе жалко их?

– Не знаю. Жалко и всё.

Появилась Галина Антоновна.

– Ну что, все готовы?

– Готовы, мамулька, – ответил бодрый старикан в огромной кепке с длинным козырьком.

– Тогда за мной, – сказала она и ухмыльнулась.

Они прошли толпой по гулким коридорам «Ленфильма» и вышли во двор. Там стоял автобус с открытыми дверями.

– Грузимся, грузимся, – скомандовала Галина Антоновна.

У Наташи ломило ступни. Она последней заковыляла в салон, усадила Ирочку к окну и сразу стащила ботинки. Расправив сплющенные пальцы, достала смартфон и написала маме эсэмэс: «Едем сниматься».

Тяжело вздохнув, автобус тронулся с места.

Дорога заняла полтора часа. Их привезли за город. Автобус остановился, Галина Антоновна, кряхтя, распрямила спину и громко объявила:

– Ох, жопу отсидела.

Дремавшая Ирочка легонько вздрогнула и открыла глаза.

– Всё, мы приехали, – сказала Наташа.

– Куда? – спросила дочь.

– В кино сниматься. Ты что, расхотела?

– Не знаю пока.

Наташа дождалась, пока все выйдут из салона, натянула садистские